ВБХ – всё будет хорошо! Мысли и отражения - Ирина Бйорно

ВБХ – всё будет хорошо!

Мысли и отражения

Ирина Бйорно

© Ирина Бйорно, 2017

ISBN 978-5-4485-9146-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВБХ – ВСЁ БУДЕТ ХОРОШО

Блаженны нищие духом – прощены нищие духом, ибо не знают они, что творят.

Я опять перечитала известное мне давно место из Библии и опять засомневалась: Блаженны нищие духом. Почему – блаженные? Блажь и благо есть однокоренные слова. Благой и блаженный суть ест одно. Но почему нищие духом- благие только потому, что не знают, что творят. А если знают? И творят?

И вдруг меня осенило: а точно ли переведены 27 канонических библейских текста, которые не раз были переделанные и пересмотренные, с арамейского и с других языков? Не вкралась ли здесь ошибка? И тут я услышала голос: не блаженны, а прощены, про-щены- нищие духом, прощены, ибо не знают они, что творят, и взять с них нечего. Ух, аж дух захватило! Все стало на место, как по команде! Про-щены будут те, кто делал не со зла, а по наивному неведению. Когда дух нищ, то что и спрашивать с них? Кому много дано, вот с того и спросится.

Да к чему это я? А вот к чему.

В этой книге собраны некие мысли о отражения нашего бренного мира – хорошего, плохого, всякого. Но самое главное там – несмотря ни на что – я точно знаю, что

Вера

У меня была знакомая, у которой умерла баба Вера. Ей было более 90 лет, и вот в один распрекрасный летний день она полезла на табуретку закрыть окно, упала и умерла. Умерла Вера. А с ней и вера умерла. Похоронили её, Веру, рядом с дочкой, которая еще до нее умерла. Похоронили на крутом берегу Днепра, который по Гоголю – чуден. При тихой погоде, ну и при другой. Лежит Вера в земле – русской, или украинской – не понятно, но лежит захоронена и безмолвна. Вера наша русская.

А много лет назад до этого родился мальчик Николай. Вместе с ним родились в тот же момент еще человек сорок по всему свету белому. Родились все эти младенцы – белые, черные, желтые – от разных мам и пап, но все – с верой. Верой в жизнь и счастье. А Николай родился в Совке, то есть в Советской России, не разделенной тогда на куски, в стране дружной и кучной и объединённой одной мечтой- построить коммунизм – без денег, без границ, без несправедливости. И так Николая и воспитывали с детства.

По десяти заповедям, которые были нанесены на обороте его тетрадей. И на тетради других учеников. Были они – Правила пионеров, взятых когда-то из самой читаемой книги в мире – из Библии. «Будь правдивым, честным, помогай старшим и заботься о стариках. Строй коммунизм и смело смотри в будущее.» Так было написано на обороте тетради. Или почти так. На этом Николай и вырос.

А потом – улетело это время в небо вместе с олимпийским мишкой, и началась неразбериха. Стену капиталистическую сломали, коммунизм обьявили несостоятельной мечтой, а мафию с капитализмом диким – законом. Николай теперь жил в раздвоенности – чему верить и как жить дальше? По закону, написанному на обложке школьной тетради или по закону сильного? Он видел, как его вера в добро и справедливость рушится под натиском МММ, акций, распада Союза и всеобщей дележки государственного имущества. За что раньше сажали, за то теперь прославляли. А вера его умирала.

Но тут восстановили церковь – надежду на Бога и отпущение грехов. Он стал брать и каяться, в надежде, что придет царствие небесное через распилы и Рублевку. Придет, обязательно! Светлое и чистое, но вера его была теперь хилой и тощей. Он крутился, ездил на мерседесе, брал взятки и стоял у святых отцов в монастырях на покаянии. Все как у всех. Дача, баня, водка. Охота, дети в Оксфорде, яхта на Кипре. Как у всех. А Вера вся сморщилась, ослабла, ведь ей было больше девяноста. Вера в коммунизм и нового человека – честного, неподкупного, здорового, радостного – как в «Веселых ребятах».

И вот Вера осталась совсем одна. Все от нее отказались – даже Николай. Он забурел, отрастил брюшко и завел у себя картинную галерею- даже с Сезаном, которого купил как подлинника, хотя в искусстве ничего не смыслил. Сам он стал писать картины и сочинять музыку. Ударился, так сказать, в творчество. А про Веру старую и забыл совсем.

Она жила теперь одна, в маленьком городке над Днепром, получала гроши и тосковала по своей недавно умершей от рака дочери. Не Чернобыль ли виноват? Но она больше думала о том, что виновато безверие и всеобщее рвачество. Ведь Вера родилась вместе с Советами, она была их Верой, но в нее больше никто не верил. Вот она и оступилась, упала с табуретки и умерла. Одна была, совсем одна.

Стало Николаю легко сразу, как Веру в землю закопали – совесть больше его не мучила, а деньги он вкладывал в искусства – семейное, конечно! Открыл фонд, стал себя везде хвалить-нахваливать – вот мол какой я особенный, отмеченный судьбой. А вокруг него собрались хвалители – и давай ему оды петь – за его же деньги!

Но когда он спал, снился ему олимпийский мишка в небе, красный галстук пионера, лагерь с костром и старая баба Вера, которая родилась вместе с революцией. Мир праху её, Вере нашей!

Совесть: Похороны Гоши

Четверо стояли около земляного холмика в темноте, и было слышно, как двое из них громко шмыгали носом. Луна освещала сад, пахло нарциссами, и было понятно, что здесь хоронят дорогое существо. «Бедный наш Гоша!» Девочки опять как по команде зашмыгали носами. «Мир праху твоему! Спи спокойно!» – это был голос почти плачущего папы.

Четверо- мама, папа и две полувзрослые дочери взялись за руки и склонили головы над холмиком. «Лишь бы лиса не добралась!» – добавила Ласточка. А Силле погладила Ласточку по голове и успокоила: «Папа сверху камень положил, да и Гоша лежит в пластике». Она тяжело вздохнула: «Бедный наш Гоша!»

Да кто же был такой этот таинственный Гоша, по которому так искренне горевала целая семья?, – спросите вы. А он был обычным черным ангорским кроликом, умершем от старости и объедания. Гоша был просто домашним развлечением, который ходил в красивом ошейнике со стразами и выгуливался раз в день на зеленой лужайке перед кирпичным домом, где и жила наша семья.

Гоша был толстым и счастливым кроликом – ел только отборную траву или щипал одуванчики, клетку ему чистили после того, как он «настреливал» в углу много маленькой коричневой дроби, и вообще он был кроликом-долгожителем- он жил в этой семье уже шесть лет, и за это время и Ласточка и Силле выросли, похорошели, им одели цепочки на зубы и девочки уже несколько раз перекрасили свои волосы. Теперь одна из них- Ласточка- была брюнеткой, а Силле – блондинкой.

Кролик Гоша участвовал во всех семейных Днях Рождения, приемах гостей и развлекал соседских детей, собирающихся по воскресеньям в саду у большого круглого батута с сеткой. Тогда его выпускали из клетки и он всем показывал, как можно прыгать и без всякого батута и даже очень высоко. Дети смеялись от его высоченных прыжков, гладили Гошу и давали ему сладкую морковку. Может ли такая жизнь кому-либо не понравится? Это была цепь счастливых дней и вечеров, и Гоша чувствовал себя любимым и особенным.

Он никогда не видел других кроликов и вообще никаких животных- кроме соседской собаки – маленького черного терьера Беллы, которая часами стояла у забора, наблюдая за прыгающим Гошей. Она высовывала длинный, розовый язык и улыбалась, глядя на его прыжки, а иногда ей доставалась и морковка, летящая через забор от соседей.

Гоша жил, толстел и старел, и вот в один апрельский день он просто не проснулся, а девочки нашли его уже холодное мохнатое тельце, когда пришли из школы. Были слезы, были причитания, звонки маме и папе, и вот в 9 вечера Гоша улегся в землю, аккуратно завернутый в целлофановый пакет.

Неожиданно в гараже зажегся свет- это вернулась соседка Гоши, мама Беллы. Она услышала всхлипывания и прошла в сад, тихо встав рядом с девочками. Она тоже ехала с похорон. Хоронили в тот день знаменитость, но похороны были совсем другими – там не плакали, не причитали и не всхлипывали. Там, на тех «важных» похоронах, улыбались, ели, даже флиртовали, речей об умершем не держали и как бы о нем и не вспоминали, зато разговор шел о наследниках, деньгах, Швейцарии и отсутствующих родственниках.

Обсуждали пирожки, заедая их красным вином и малюсенькими пирожными, погоду, аукционы и налоги – обычный набор общих «мозольных» тем. Все, что угодно, но только не о смерти и не о том, кого только что отпели в церкви с круглыми куполами. О нем не говорили, не вспоминали, а похороны были похожи скорее на вечеринку друзей, чем на искреннюю скорбь по утраченному.